| на главную | карта сайта | контакты |

РКА на FACEBOOK WEB-СООБЩЕСТВО РКА RJoC - ЖУРНАЛ РКА

НОВОСТИ
О РКА
КАЛЕНДАРЬ
ПРОЕКТЫ
БИБЛИОТЕКА
ИМЕНА
ПАРТНЕРЫ


ПОИСК На сайте
В Яndex


АРХИВ
НОВОСТЕЙ

2018 г.

  01-12

2017 г.

  01-12

2016 г.

  01-12

2015 г.

  01     02   05 - 06

2014 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09-12

2013 г.

  01     02     03    04   05     06     07    08   09     10     11    12

2012 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

2011 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

2010 г.

  01

2009 г.

  01     02     03     04   05     06     07  -  08   09 -  10     11     12

2008 г.

  01  -  02     03 - 04   05     06     07    08   09     10     11 - 12

2007 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

2006 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

2005 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

 2004 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

 2003 г.

  03     04     05     06   07     08     09     10   11     12



 

21.01.2006

НАУКА И ОБЩЕСТВО: КОМУ НУЖНА СФЕРА НАУКИ

Мы публикуем стенограмму лекции Бориса Салтыкова, прочитанной 15 декабря 2005 года в клубе «Улица ОГИ» в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру».

Борис Салтыков – такой же знаковый персонаж для руководства РАН, как Чубайс для всего остального общества, причем с тем же знаком. С 1991 года - министр науки, высшей школы и технической политики (с 1993 г. по август 1996 г. - Министерство науки и технической политики Российской Федерации). С июня 1992 года по апрель 1993 г. - заместитель Председателя правительства РФ. Он - один из немногих в России высококлассных специалистов в сфере организации и экономики науки, участник большинства проектных обсуждений в данной сфере, создатель Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) и других грантовых институций, которые показывали до последнего времени настоящую эффективность в России, особенно в сравнении с другими типами финансирования науки.

История реформы науки после «капиталистической революции» делится на два этапа. Первый – до 1996 года (то есть когда Борис Салтыков был министром). В это время сфера науки пережила резкое (в разы) снижение уровня финансирования, но одновременно начали создаваться новые механизмы в секторе. С 1996 года до последнего времени в данной сфере наблюдался застой в реформировании. В последнее время в сфере науки, как и в других сферах, появились намеки на реформы, появилось мощное правительственное лоббирование изменений, началось подобие дискуссии, иногда довольно горячей. Таким образом, можно предсказывать, что крупные изменения могут начаться в будущем году, но если действующими субъектами по-прежнему будут только РАН и министерство, то равнодействующая из борьбы вряд ли даст сколько-нибудь позитивные результаты.

Для "Полит.ру" споры о реформе науки – важнейшая тема по двум причинам. Во-первых, мы понимаем собственную медийную работу как задачу по «втаскиванию» умного и научного в политическое обсуждение, внедрение глубокого содержания и критического обсуждения в политику. Во-вторых, в связи с организацией науки возникают все те же политические вопросы, что и в связи с организацией других важнейших сфер жизни (медицины, образования, армии, милиции, судов), которые, на самом деле, есть один вопрос – о строительстве России и разумного и справедливого порядка в ней. Сфера науки удачна для начала такого обсуждения, потому что в ней, очевидно, сохраняется важнейшее условие для разумного и справедливого устройства – представление о «гамбургском счете» и справедливом ранге. В науке не проблема определить, кто является авторитетом в своей области, кто большой ученый, а кто - самозванец. В судебной или, скажем, милицейской реформе, просто в общественно-политической сфере все будет сложнее.

Текст лекции Бориса Салтыкова

Поскольку, как мне сказали, лекция публичная, а стало быть, не для профессионалов, я позволю себе начать с того, что дам несколько рабочих определений тем терминам, которые журналисты часто используют, ими жонглируют, но нередко под этим подразумевают разное. Например, термины "фундаментальные исследования", "фундаментальная наука". Вслед за Президиумом Академии Наук устойчиво закрепилось, что Академия Наук – это фундаментальная наука, а все остальное – это другая, второстепенная наука. Это совсем не так, и об этом будем говорить.

Начнем с того, что такое "наука" вообще. Этот термин имеет, по крайней мере, три значения. Первое – это наука как система знаний: наука физика, наука история – это накопленное знание об объекте, как говорят, кодифицированное, т.е. выложенное на носителях, либо не кодифицированное, т.е. в умах людей, латентное. Второе значение – это особый вид творческой деятельности. ?Чем ты занимаешься?? - ?Я занимаюсь наукой?, т.е. ?творением? (добыванием) нового знания.

И третье значение "науки", популярное у экономистов… Я сразу оговорюсь, что по первому образованию я физик, я закончил московский Физтех. Но по второму образованию – экономист-математик, работал в Центральном экономико-математическом институте, потом в Институте прогнозирования. С 1981 г. собственно занимался той наукой, которая называется ?экономика и организация научных исследований?, в том числе международными сопоставлениями. Так вот, третье значение ?науки? – это специфическая отрасль народного хозяйства. Это вся совокупность организаций, учреждений, лабораторий, полигонов – все, что составляет ту отрасль, которая вырабатывает новое знание в самых разных видах.

Новое знание (если очень грубо) тоже принципиально разделяется на два вида: фундаментальное и прикладное. Первое, фундаментальное, связано с открытием принципиальных, "фундаментальных" закономерностей и законов природы, материи и общества. Прикладное, основываясь на этих законах, связано непосредственно с удовлетворением потребностей человека, общества, государства.

Еще одно деление – естественные и общественные, гуманитарные науки. Первый вид – естественные науки - изучают нечто оторванное от человека, не подверженное его влиянию. А в общественных науках привнесены человеческие цели, оценки, поэтому некоторые считают, что это не наука. И в американской транскрипции это называется "arts and science", т.е. "искусства и наука".

Есть известный анекдот на эту тему. Покойный академик Арцимович, великолепный физик, когда ему некто представил какое-то исследование социологов, спросил: "А вы кто?" - "Я доктор социологических наук". Он пренебрежительно переспросил: ?Каких-каких наук?? Вот типичное отношение физиков к ?неестественным? наукам.

Мне как экономисту импонирует очень простое определение фундаментальных исследований (ФИ) – это исследования, которые не имеют коммерческой ценности на первоначальной стадии, когда вы начали работать. Поэтому их результаты называются у экономистов public goods, общественное благо, публикуются открыто, используются всеми, и в этом их принципиальная особенность.

Прикладные исследования (ПИ) намеренно (сразу!) проводятся с ориентацией на полезный (коммерческий!) результат. Поэтому и знания разные: те открытые, а эти охраняются. У прикладных есть не только автор (у всех знаний есть автор), но еще и владелец. Поэтому здесь появляется интеллектуальная собственность, нужна охрана интеллектуальной собственности, потому что это - капитал.

Существует так называемая линейная модель научно-технического прогресса. В этой модели все начинается с ФИ, потом это переходит в ПИ, прикладные – в опытно-конструкторские разработки, потом производство и т.д. Жизнь устроена не совсем так. Как только вы погружаетесь в нормальную экономику, линейная модель не работает, потому что за каждым производителем знаний стоит субъект со своими интересами, целями, ценностями и т.д. Все сильно усложняется.

Большие ученые в линейной модели особенно любят фундаментальную науку, говорят, что без нее нет никакого прогресса, весь он проистекает из самого-самого начала. И самый известный сейчас тезис: экономика, основанная на знаниях, не может быть построена без фундаментальной науки. Об этом я хотел сказать позже, но остановлюсь сейчас. Я отвечаю: "Очнитесь, ради Бога! Почему же нельзя создать постиндустриальную экономику без фундаментальной науки?" А как же Финляндия, которая сейчас страна №1 по конкурентоспособности и страна №1 по, как говорят, knowledge base economy? Ирландия, азиатские тигры, я уж не говорю про Японию, которая после войны потеряла всю науку. Сначала все, кого я сейчас перечислил, построили экономику, основанную на знаниях (постиндустриальную), а потом, накопив экономический и интеллектуальный потенциал, стали действительно говорить: ?А давайте-ка заведем у себя фундаментальную науку!?. Т.е. может быть все наоборот.

Более того, фундаментальная наука, вообще говоря, - удел богатых экономик. Потому что вы как страна ничего не получаете в ближайшей перспективе, никакой отдачи от этих затрат. Получает весь мир, или же другая страна, где хорошая инновационная система. Потому что знания открыто публиковались, кто-то это узнал, сказал "ага" и создал новое лекарство, новый материал. К этому мы еще вернемся.

Дальше с определениями – "инновации", очень широко употребляемый термин. Я очень часто в публичных дискуссиях использую антитезу "Россия – страна Кулибиных, а Америка – страна Эдисонов". Разницу чувствуете? И тот, и тот – изобретатель. И тот, и другой, наверное, талантливы. Но Кулибин остался изобретателем, Эдисон же стал миллионером, а по нынешним меркам был бы миллиардером. Здесь лежит граница или разница между новшествами и инновациями.

Новшество – это то, чего раньше не было. А инновации я определяю просто. Это проданное (или купленное) кем-то новшество. Новшеств много, изобретателей много (мы в Советском Союзе занимали первое место по числу изобретений), а полезных для общества, или, как надо сказать сегодня, имеющих рыночную цену - мало. Потому что иногда новшество интересное, но настолько дорогое, что не перейдет оно сегодня ни в технологию, ни в товар, никто это не купит.

Та самая пресловутая, нерешаемая в принципе в советской административной схеме проблема внедрения и есть указатель границы между новшеством и инновацией. В той экономике, где не было рыночного спроса, мотивации, конкуренции и т.д., их приходилось ?вталкивать?. Условно говоря, Госплан со своими экспертными структурами говорил: "Да, это полезно экономике - мы посчитали, давайте это внедрим". А в рыночной экономике если "это" полезно, то он потратит большие или разумные деньги, чтобы внедрить, потому что он получает конкурентное преимущество на рынке, завоюет новую нишу на рынке и т.д.

Соответственно, очень широко сегодня используемое понятие ?национальная инновационная система? - это новая ступень понимания инновационного цикла. Раньше я говорил о линейной модели, она безликая, аморфная модель. А инновационная система – это как раз модель экономическая, это совокупность всех субъектов народного хозяйства, которые производят знания различного типа и трансформируют их в технологии, продукты, услуги. Но это не только совокупность субъектов, но и система отношений между ними и, главное, - правил, регулирующих эти отношения.

Можно говорить о двух типах национальных инновационных систем (НИС). Сегодня говорят: "Давайте построим в России национальную инновационную систему". А что, в СССР ее разве не было? Была, конечно. Была очень своеобразная, в чем-то хорошая, в чем-то плохая национальная инновационная система. Ее характеристики абсолютно идентичны или адекватны той экономической системе, в которой она существовала. И вообще, главный тезис: наука и ее модель и, соответственно, национальная инновационная система – это производные от той экономико-политической системы, в которой они зарождались и росли. Раз была административно-командной, точно такая же была НИС. Коротко - это доминирование иерархий, отраслевое деление, ведомственные приоритеты (т.е. сначала ВПК, потом – все остальное), распределение ресурсов только по вертикали, очень существенно – никакой частной собственности, в том числе и в науке, и на интеллектуальный продукт.

Мало кто заметил, но в 1993 произошло одно ключевое событие - мы подготовили и приняли первый российский патентный закон (первый в России - в СССР был), в котором впервые разрешалось стать обладателем собственной или чужой интеллектуальной собственности, т.е. по сути произошла приватизация интеллектуального продукта. Специалисты понимали, неспециалисты не понимали, что в Советском Союзе даже ваш собственный продукт (вы что-то изобрели) вам не принадлежал. Вам давали свидетельство об изобретении, т.е. авторство подтверждали, и 150 или 300 рублей, и "спасибо тебе". А дальше государство говорило: "А теперь это мое. Вы автор, но я владелец, и я буду это коммерциализировать".

Коммерциализировало оно очень плохо, торговало, как мы говорим, чистым серым веществом: только изобрели - продавали по дешевке патент. Хрестоматийный пример - с непрерывной разливкой стали, которую изобрели у нас, продали японцам, а потом литьевые машины стали покупать уже в Японии, соответственно, на два порядка дороже.

Так вот, впервые производителю нового знания было разрешено стать его владельцем. Было разрешено обменять все старые авторские свидетельства на личные патенты.

Важно, что в той инновационной системе все было государственным, все планировалось сверху, ресурсы распределялись и т.д.. Я ее называю административно-патерналистской НИС. Административная – понятно почему. Можно даже сказать "милитаристски-административная", потому что в науке был очень сильный крен в милитаризацию. Горбачев, когда в 1985 г. впервые открыл цифры, сказал, что в 1985 г. ? национального бюджета на науку шло на военно-ориентированные исследования.

США – это принципиально другой тип национальной инновационной системы, к нему стремится и Европа. Я бы его назвал либерально-инновационный тип НИС. Когда все структуры, производящие знания, свободны, в этом смысле либеральны, - частные или государственные - они вправе искать заказы и ресурсы на рынке. Они ориентированы не на бюджет, а на рынок. В либерально-инновационной НИС первое – свободные субъекты и второе – ориентация на инновации. Т.е. чем более инновационный продукт вы создали, тем больше шансов, что вы монополист хотя бы на короткое время, значит, вы получите сверхприбыль и т.д. Инноватор всегда какое-то время монополист, и есть течения, которые против патентования, потому что (хорошее, кстати, объяснение) патент – это тормоз технического прогресса.

Итак, это было некое введение в терминологию.

Наша советская инновационная система на самом деле содержала в себе то, что без тени шутки и, тем более, ерничества я называю, как и многие, Великой советской наукой. Да, в этой системе была создана Великая советская наука, вторая по объему, масштабам и возможностям после науки США. Хотя были попытки говорить: "Мы первые". Ну, где-то - первые, где-то – вторые.

Поэтому вопрос, который звучит и в дискуссиях, – какой прок от фундаментальной науки, пока она не стала инновациями, не превратилась в товар – имеет очень простой и легкий ответ. Историческая зарисовка: 1961 г., 12 апреля, полет Ю.Гагарина. Первый человек в космосе. Многие люди знают, что тогда творилось. Вся Москва, без всякого понукания, вышла на Красную площадь с плакатами. Я тогда учился в Физтехе на 4-м курсе, мы все выскочили на площадь, кричали и радовались. Какие плакаты рисовали от руки? "Слава советской науке!". Это наполняло нас гордостью, причастностью к нашей стране и т.д. Все было абсолютно искренне. Вот простой государственный, политический эффект от фундаментальной, ну, назовем так, "бесполезной науки".

Итак, один из эффектов фундаментальной науки – это поднятие престижа государства, гордость, воспитание человека и т.д. Тогда у нас родилась шутка (не знаю, кто ее родитель), в ней, как в любой шутке, есть доля правды: всякое уважающее себя государство должно иметь национальную футбольную команду, национальный балет и национальную фундаментальную науку. Это как герб на воротах.

И параллельно (если мы все время должны думать о политике), конечно, была имперская наука, по устройству, по способу формирования, по способу жизни. И, кстати, когда начинаются стоны о том, что раньше было лучше, – это истинная правда. Сейчас надо бегать, подавать на гранты, отчитываться, на трех работах вкалывать… А раньше, действительно, была система, с точки зрения удобств, технологических условий работы исследователя в фундаментальной науке самая удобная. Т.е. никакой большой отчетности, никакой ответственности, если поближе к вертикали, где текут ресурсы, просто ты получаешь то, что нужно, и вовремя. И занимаешься любимым делом.

Только одновременно в такой системе неизбежны карточки, очереди и шарашки.

1992 год. Наша капиталистическая революция. Сегодня самый распространенный тезис из уст академиков и не только: "Кто загубил великую советскую науку? Вы, демократы". Нелепые аргументы. Потому что либо эти люди совсем не понимают, где они жили и как жили, либо это намеренное лукавство. Погубил великую советскую науку, конечно, тот, кто ее и породил, -советская административно-командная экономика. Потому что та наука, я повторяю, могла держаться только в условиях тотального административного распределения ресурсов в те сферы, которые государство считало нужными. Поэтому, когда в конце 1991 г. экономика и политическая система СССР рухнула, неизбежно должна была рухнуть и советская НИС, и великая советская наука.

Действительно, был так называемый золотой век советской науки, он же, кстати, золотой век вообще большой науки, это 60-е гг. ХХ века. Конец 50-х – 60-е гг. считается во всем мире золотым веком большой науки, а у нас - советской науки. В те годы были бешеные темпы роста числа научных работников, огромные потоки ресурсов, вкладываемых в науку. Темпы прироста научных сотрудников в год доходили до 5-7%. Представляете, 5-7% в год прироста? Это значит, за семь лет удвоение численности научных работников.

Тогда как было все устроено? Новая задача – новая лаборатория, новая большая проблема – новый институт. Холодная война, гонка сначала ядерная, потом космическая, потом технологическая, которую СССР в итоге проиграл. Но страшно негибкая, ригидная система, абсолютно неэкономная, затратная по всем механизмам, по принципам формирования, очень плохо реагирующая на смену приоритетов, в том числе в науке, – вот что такое та советская национальная инновационная система. Кадры и заделы мы успели создать великолепные, но как система (то, что я говорил в самом начале) она соревнование не выдержала и не выдержала бы никогда. Наука, повторяю, - была репликой экономической системы.

Итак, начало 1992 г., все рухнуло. Бюджет, обещанный нам в правительстве на науку, меня шокировал. Мы все цифры знали, мы пришли с концепцией реформы. Когда мы увидели, что цифры на 1992 г. примерно в 2,5-3 раза меньше, чем в 1991 г., я говорю: "А как это?" Он говорит: "СССР – банкрот, долгов – 92 млрд долларов, казна пустая. И что нам дальше делать? А что делать с армией, педагогами, учителями, врачами? Вот и крутись".

Поэтому перед Министерством науки, перед нами стояла такая дилемма: или сохранять в неизменном виде старую конструкцию, или немедленно строить новую российскую науку, понятно какую: гораздо более компактную, более гибкую. Ведь какая экономика, такая и наука - больше невозможно. Но, я повторяю, в тоталитарных экономиках можно и по-другому, или в полутоталитарных, как Китай. Он сейчас делает фантастические успехи, в том числе и в науке, в том числе и потому, что (известно, здесь, наверное, обсуждали) из 1 300 млн китайцев, все-таки, 700 млн месят голыми ногами рисовые поля. Они, в целом, еще на стадии индустриализации, поэтому могут позволить себе то, что позволял СССР в 50-60-е гг. Сколько угодно ресурсов в науку, только бы догнать и перегнать. Это долго длиться не может. Но у них еще одна выигрышная позиция. Великолепно адаптируют новейшие достижения науки и технологии.

Сразу скажу, в первые же месяцы у Миннауки наметился конфликт с руководством РАН, которое выбрало совсем другую, охранительную стратегию: ничего не менять, все хорошо, только денег нет. Мне тогда еще пришла на ум альтернатива, она известна в сельском хозяйстве: две разные стратегии - или сохранение поголовья, или сохранение продуктивности стада. Вы чего выбираете? В советское время выбирали сохранение поголовья стада. Тогда, молодые люди не знают, к весне от бескормицы колхозные коровы на веревках висели, чтобы не упасть, но молоко какое-то из них сочилось, но нельзя было уменьшать поголовье – это плановый показатель.

Так вот, в ситуации пожара и голода модель напрашивается. Если у вас большая конюшня, 1000 голов лошадей, и всех спасти невозможно, то: "Надо спасать производителей и элитную породу, а остальные – кто выживет, тот выживет". Поэтому и была предложена схема поддерживать только сильных, отказаться от концепции сплошного фронта (была такая концепция: что в мире делается, то обязательно должно исследоваться в советской науке, потому что страна закрытая), перейти к политике приоритетов, с тем чтобы сохранить только действительно ведущие, передовые школы и максимально привлечь (тогда это можно было) зарубежные средства для нашей фундаментальной науки.

На нашем поле (науки) было три главных игрока: о нашей стратегии - правительства и власти - я уже рассказал, элита академическая - и не только, вся научная элита - придерживалась охранительной стратегии. Бизнес, который уже тогда поднимался, исповедовал свою стратегию – взять у науки все лучшие активы. Самый ликвидный актив – люди, вот оттуда и пошла так называемая внутренняя утечка умов.

И когда ругают нас, что ладно, внешняя утечка – это плохо, но уж внутренняя – хуже некуда! Я согласен, что многие от безысходности занялись челночным бизнесом. Но, много раз уже говорил, вы как думаете, господа, в экономике, которая впрыгнула в рынок, где совсем другая структура отраслей, кто создал банковский, финансовый, информационный, консалтинговый, даже торговый сектора? Посмотрите на состав этих отраслей в 90-х гг. – все бывшие ученые, "доценты с кандидатами".

Другого интеллектуального кадрового резерва в стране не было. Что нам, завезут американцев или китайцев в эти сектора? Поэтому одно из положительных следствий той системы – у нас был огромный кадровый, абсолютно ликвидный актив, интеллектуальная рабочая сила. И это они создали основы экономики. Потому что при всем при том, что наука - и, в частности, Академия - в советское время была, может, самым демократическим островком, все-таки много там было авантюристов и желающих рискнуть в чем-то другом, которые, как только открылись ворота, немедленно пошли в другие сферы.

В те годы у Миннауки политического и организационного ресурса не было, а у Академии Наук он был. Мало кто понимает, что президент Академии Наук, который до сих пор все еще тот же, легко мог договориться об аудиенции и объяснить президенту Ельцину, что по его мнению надо делать в науке, мы же добивались аудиенции у президента по три месяца. А у нас в стране, как вы знаете, все решает президент - что тот, что этот.

Поэтому мы выбрали эволюционный, мягкий вариант. Т.е. строили рядом со старыми структурами новые, мы создали четыре фонда, РФФИ, РГНФ, еще два инновационных фонда, создали систему государственных научных центров как способ сохранить лучшие инженерные школы и многое другое.

Я пропускаю период с 1996 по 2002 год. Это был застой в реформах науки. Сейчас новый всплеск этой ?эпидемии? – реформы науки. Почему она все-таки нужна? Несколько тезисов на эту тему. Я буду говорить, в основном, об Академии Наук, хотя похожая ситуация в ВПК, вообще в госсекторе науки.

Первое. Юридический статус Академии, которая пришла из той системы, абсолютно не урегулирован. В уставе Академии до сих пор написано то, что писалось людьми для Петра I: "Академия Наук России является высшим научным учреждением". И тогда это было действительно научное учреждение (т.е. институт), в которое Петр пригласил европейцев - немцев и голландцев – просто на чистое поле, в России не было никакой науки. А потом, чуть-чуть попозже, создали первый университет. И, соответственно, так у нас развитие пошло по двум каналам: образование отдельно, наука отдельно.

Почти весь мир, тем более молодые страны вроде США, выращивали настоящую фундаментальную науку в университетах. Это гораздо более эффективный способ, потому что хотя считается, что основной продукт науки – новые знания, но в реальности главный продукт науки – люди, насыщенные этим новым знанием. Потому что одновременно вы обучаете студентов, магистров, кандидатов и т.д., готовите человека, который не только наполнен этим знанием, но наполнен еще способами, как его производить. Это и называется научная школа. Более того, в университетах можно использовать дешевую студенческую рабочую силу, которая на энтузиазме делает то, что здесь будет стоить 1000 долларов.

И ответ у руководства Академии всегда один: "А у нас исторически сложилось вот так, у нас другая модель. Поэтому один из тезисов стратегии Минобрнауки, попозже о ней скажу, - это, конечно, интеграция науки и образования. Это не значит механическое склеивание: вот вуз, вот институт Академии, раз – объединим их. Это тонкая работа.

Так вот, юридический статус Академии по-прежнему – научное учреждение, что дает массу льгот, налоговых в том числе, и иные преимущества. Но в 30-х гг. наш великий вождь и учитель издал указ, по которому (разные бывают толкования, почему) он сделал из Академии советское ведомство (так называемой непромышленной науки).

А до этого в науке главенствовали Наркомпрос и, соответственно, вузы со своими научными, учебными подразделениями, либо отраслевые науки, министерская наука. И разрешил Академии Наук избирать себе президента, т.е. министра непромышленной науки, самостоятельно. Ясно, что это была политическая игра, она продолжалась вплоть до крушения советской власти. Все президенты Академии Наук сначала согласовывались с отделом науки ЦК КПСС, а потом избирались на общем собрании. И, тем не менее, Академия Наук в советское время оставалась иногда островком свободы, и когда пытались, например, избрать академиком заведующего отделом науки ЦК Трапезникова (известная история), его трижды пытались избрать, и трижды общее собрание его не избирало.

Тем не менее, сегодня и вчера, и в советское время, РАН – это, конечно, ведомство. У ведомства три простых признака: возможность снять/назначить руководителя подведомственного учреждения, возможность управлять финансовыми потоками подведомственных учреждений (дам денег/не дам денег) и управлять имуществом подведомственных учреждений. Все эти три прерогативы у Президиума Академии в руках.

И до сих пор юристы гадают, что такое РАН, – общественная организация, учреждение, ведомство. По крайней мере, согласились, что это государственная академия, поскольку она на бюджете. Но если это государственная академия, то как же вы, господа, избираете своего президента - министра?

Сегодня Академия контролирует 40% национального бюджета на науку, но президент страны и вообще власть не имеют права и возможности ни снять, ни назначит, ни пожурить руководителя такого ведомства, который, быть может, тратит эти деньги неэффективно. Поэтому сейчас в Миннауки подготовлены документы, где предлагается сделать что-то вроде выборов губернатора. Т.е. Академия Наук избирает, а президент страны утверждает президента Академии Наук. Это какой-то шаг вперед, но одновременно это признание того, что РАН - это ведомство.

Второй юридический казус (и тем более этический) - это фантастическое непонимание того, что вся пирамида Президиума постоянно живет в ситуации "конфликта интересов". Если бы в Министерстве науки все чиновники, начальники департаментов, отделов одновременно были бы директорами своих институтов и сами себе распределяли бы деньги, что бы Вы бы сказали? - "Это нонсенс!" В Академии Наук это правило: почти все члены Президиума РАН – одновременно директора институтов. Отсюда возможность сговоров, кланов, торга – чего угодно. Хотя это вопрос нравственности, но это в нормальных управленческих структурах вещь недопустимая.

Есть и другие юридические неурядицы у нынешней академической структуры.

Итак, продолжаем: почему нужна реформа? Я сторонник одного из главных принципов врачей: оперировать надо тогда, когда не оперировать нельзя, больной умрет. Вот, реформировать надо тоже тогда, когда не реформировать нельзя. Вообще говоря, крупные социально-экономические системы быстро не исчезают. Академия Наук как ведомство может жить долго, только что будет с наукой в ?ее? институтах?

Как большая научная система РАН потеряла главную способность – способность к воспроизводству. Все существенные индикаторы - кадровые, ресурсные, публикационная активность – катастрофически снизились. Наша доля в мировом корпусе публикаций упала с 3,4% до 2,4%. Число институтов РАН за эти годы с 330 выросло до 450. Структура кадров (я уж не говорю про демографическую!) профессионально изменилась. Число научных работников упало, число хозяйствующих персон возросло и т.д. Т.е. налицо признаки того, что функционирует хозяйственный субъект, оперирующий многими видами активов, корпорация Академии Наук, а научный продукт уходит.

Остался, правда, миф о Великой советской науке (т.е. мы такие же, как Америка, мы такие же сильные, мы все можем). Это миф. Хотя бы потому, что национальный бюджет российской науки меньше, чем бюджет одного американского университета из первой десятки.

Во-вторых, есть объективные показатели масштаба научной деятельности: публикации, цитирование и т.д. Мы не говорим, что у нас ничего нет. Как раз есть, и, может быть, много островков настоящей науки. Но они, будучи погруженными в эту неадекватную экономическую структуру, не получают необходимых ресурсов. Это по-прежнему затратная система. Она работает так: чем больше потратил, тем больше тебе в следующем году дадут, чем больше у тебя мертвых душ, тем больше тебе дадут из бюджета. Полная глупость и парадокс, но она все еще работает.

Беда в том, что достоверно никто не знает, что осталось. И РАН не хочет провести честую и жесткую инвентаризацию своего потенциала! Мы знаем только по примерам: вот это осталось, а вот это - отъехало. Второе - кроме мифа, остался каркас. Весь каркас той системы остался: сеть институтов, названия, вывески, установки, здания и т.д. И они говорят: "Мы сохранили потенциал". Нет. Потенциал-то отъехал. Каркас остался, гнилой иногда, а потенциал отъехал, он не ждет.

И не только потому, что мало платят. Я хочу подчеркнуть очень важный тезис. Во многих личных беседах молодые говорят: "Да деньги я заработаю, не в них дело; но когда я вижу эту железобетонную конструкцию (завлаб - 65 лет, завотделом - 70 лет, замдиректора - 75 и директор - 80 лет) – я понимаю, что никогда я ее не пробью, никогда себе научную карьеру не построю". Вот где главный антистимул для молодых ученых!

Сегодня на "Полит.ру", наконец, появился текст ответа Сергея Белановского, который провел первое обследование институтов РАН за время после СССР. Правда, оно социологическое, не науковедческое. Конечно, для того чтобы понять, кто где "стоит" в науке, надо провести науковедческое обследование. Это сложная вещь: надо сначала выбрать экспертов "по гамбургскому счету", а не по числу звезд на погонах, которые потом оценят уровень исследований в каждом институте или лаборатории. Такое исследование в последний раз проводили в 1986 г., еще в советское время.

А Белановский провел социологическое обследование, абсолютно грамотное и корректное: 1200 анкет, 30 институтов от Запада до Владивостока и все типы институтов. Вы посмотрите его ответ на критику, он опубликован в "Полит.ру", но лучше посмотреть само исследование.

Так вот, у него интересный вывод. Он вычленил четыре кластера научных сотрудников институтов РАН в осях востребованности и продуктивности. Сами эти оси, конечно, некие интегральные индикаторы, составленные из многих других признаков. В этих осях востребованности и продуктивности, в правом, положительном квадранте находится первый, самый хороший кластер продуктивных и востребованных ученых (22% процента от всей численности). Но, увы, демографический срез этого кластера – это около 50 лет и старше.

Следующий в положительном квадранте небольшой кластер 12-13% - он чуть-чуть похуже, но все еще в положительной сфере, и это молодая когорта. И правильно Белановский говорит, от нас зависит, перейдет он в первый или тоже навсегда отъедет и рассосется в экономике. И в итоге около 40% сегодня – реальные ?бойцы?, производящие нужные результаты. Остальные в том или ином смысле – "балласт".

Там есть также совершенно боковой - так сказать, политический - сюжет. Выяснилось, что среди научных сотрудников РАН Путин имеет очень низкий рейтинг и, соответственно, у партии ?Единая Россия? низкий рейтинг. А на первых местах даже не коммунисты, а "Родина", потом коммунисты, чуть-чуть "Яблоко", т.е. структура предпочтений совершенно не соответствует средней по стране. Поэтому некоторые журналисты подхватили: "Так вот для чего затеяна реформа Академии Наук! Чтобы наказать политически неблагонадежную Академию!" Господи, неужели их аналитическая мысль возносится до таких высот! Но сам по себе результат интересный.

Теперь о Стратегии, которую опубликовало министерство.

Во-первых, сегодня абсолютно новая ситуация с реформой. В чем новизна? Есть деньги. Всякая реформа требует больших ресурсов - это факт. Есть такое понятие – выкуп реформы. Сегодня есть деньги, тогда не было.

Второе. Сейчас, по-моему есть консолидированная структура власти. Фурсенко со своей командой, как мне кажется (как вам кажется, скажете), входит в обойму власти, а значит, вообще говоря, может делать под крылом президента все, что эта власть считает нужным (и возможным!).

Вопрос, есть ли у власти понимание, что если и дальше так тянуть, то настоящая наука, по крайней мере, фундаментальная, может окончательно уйти из Академии. Это тоже вариант, если рядом будет построена новая фундаментальная наука. Здесь аргумент простой: не надо сводить счеты со стариками, закрывать слабых, стройте рядом новое и подпитывайте его, помогайте новым сильным.

Есть еще две новые вещи. Первое: упущено время и образовалась гигантская "generation gaр", брешь поколений. Как правильно сказал С.П. Капица: сейчас деды учат внуков. Раньше отцы учили детей, а сейчас деды учат внуков. И второе, очень тяжелое обстоятельство – наше российское общество привыкло жить без науки. Бизнес без нее живет. После гагаринского пуска последним научным достижением мирового масштаба были полет и посадка ?Бурана?.

Было, правда, еще два события: это присуждение нашим российским ученым нобелевских премий. Но профессионалы понимают, что это премии за достижения 60-70-х гг. Т.е. спасибо мировому научному сообществу, это действительно хорошая весть и это стимулирует молодых идти в науку. Но если рассуждать холодным умом, за эти 20 лет наша наука вряд ли поколебала веру обывателя, что можно жить и без этого.

Такова новая ситуация. Правительство и министерство А. Фурсенко выпустило за последний год два важных документа. Так называемая "Концепция", которая прошлой осенью вызвала бурю эмоций: "Вот, тупой чиновник хочет приватизировать РАН, продать последнее". Конечно, к проблеме приватизации госсектора науки надо подходить осторожно.

Но de facto, господа и дамы, все давно приватизировано. De facto директора институтов – давно хозяева своего имущества, финансовых потоков, других активов и т.д. И когда начинаются крики: "Чиновники от Миннауки хотят захватить здание на Ленинском проспекте или в центре Петербурга!" - хочется ответить: "Ну, вы-то ими уже завладели! И разместили там салон типа "Диваны и кровати".

Другой пример, мало кто знает, что, скажем, Академия Сельхознаук, у которой, с точки зрения научного потенциала, дела еще хуже, обладает землями размером примерно как две маленькие страны в Европе. Эффективно ли они используются? Не знаю, но общество и власть вправе спросить.

Но "Концепция", судя по всему, была неким пробным шаром. Главным документом Миннауки стала опубликованная ?Стратегия развития науки до 2010 г.?. В ?Стратегии? много интересного, нового, полезного, с чем я согласен. Но на нынешнем этапе там главным приоритетом провозглашено финансирование фундаментальной науки. Я считаю этот тезис ошибочным, и я трактую это как тактическую победу Академии Наук. Потому что РАН трактует фундаментальные исследования так: это мы, РАН. В действительности это не так, специалисты знают.

В Академии Наук любой крупный институт всегда ведет целый комплекс исследований, от фундаментальных до прикладных и ОКР. Есть исключения типа Института теоретической физики им. Ландау: 120 человек – все теоретики. Ну, еще можно назвать несколько институтов. И это не недостаток! Это имманентное свойство крупных научных проектов и крупных коллективов.

Так устроены большие системы.

Ради правды, отметим: в области ядерной физики или физики элементарных частиц – самый мощный потенциал фундаментальных исследований сосредоточен не в Академии Наук, а в институтах Росатома. Исторически так случилось. И хотя они там имеют статус унитарных предприятий – это отличные в том числе и теоретические институты в области ядерной физики, физики элементарных частиц. И в мире это признается.

Я не согласен с тезисом Миннауки еще и потому, что финансирование фундаментальной науки - это удел богатых экономик. Мы сегодня, таким образом, будем производить знание для всего мира, не имея полноценной инновационной системы, которая превращала эти знания в нужные нам инновации, технологии, продукты и т.д. Нам надо строить новую инновационную систему, оптимальным образом распределяя ресурсы по всем стадиям цикла!

Я не буду сегодня заниматься конкретными предложениями, "как нам реорганизовать Рабкрин" (ленинская фраза) или как нам реорганизовать науку. Это предмет серьезных дискуссий и изысканий. Но есть важный вопрос, я на нем остановлюсь: кто вправе, кто должен обсуждать и предлагать, что делать с российской наукой? Академики нам с вами говорят: "Это наше дело! Вы, чиновники, своими грязными руками не лезьте!".

Во-первых, по поводу чиновников. На всякий случай скажу: в Министерстве науки 1992 г., когда я туда пришел, из 400 человек было два членкора, 40 с лишним докторов наук и 170 кандидатов. Вы что думаете, в это министерство с улицы людей брали? Туда брали людей из научно-исследовательских институтов, которые знали предмет, знали, как все это устроено.

И главное: обсуждать проблемы реформы науки должны все элиты. Вопрос об устройстве науки – это вопрос общественного выбора, потому что у общества есть и другие проблемы, кроме науки: есть проблемы образования, здравоохранения, пенсионеров, учителей и т.д. И куда дать деньги – решает общество или власть, избранная обществом, а не только научное сообщество. Тем более, что самая активная его часть, я повторяю, отъехала или занята тяжелым трудом. А научная бюрократия почему-то присвоила себе право выступать от имени научного сообщества и предлагать модели типа "ничего не трогайте"...

Источник: ПОЛИТ.ру

 
Copyright © 2002-2021, Российская коммуникативная ассоциация. All rights reserved.
При использовании информации гиперссылка на www.russcomm.ru обязательна. Webeditor
::Yamato web-design group::